Н.М. Карамзин всю жизнь был неутомимым тружеником. В личной переписке он не раз упоминал, что время, посвященное написанию «Истории государства Российского», было самым приятным в его жизни: «Работа все еще занимает меня приятным образом, и все еще жалею, что утро коротко»[1], – писал он А.Ф. Малиновскому в 1820 г. А осенью 1825 г., уже незадолго до смерти, сообщал И.И. Дмитриеву, что работает «с удовольствием до двух [часов], еще находя в себе и душу, и воображение»[2]. В том же письме Карамзин с поразительной откровенностью написал, как бесконечно дорог ему его исторический труд: «знаешь ли, что я с слезами чувствую признательность к Небу за свое Историческое дело? Знаю, что и как пишу; в своем тихом восторге не думаю ни о современниках, ни о потомстве: я независим, и наслаждаюсь только своим трудом, любовью к отечеству и человечеству. Пусть никто не будет читать моей Истории: она есть, и довольно для меня»[3].
О том глубоком удовлетворении, которое дает интеллектуальный труд, Карамзин писал и своему племяннику, узнав, что тот тоже любит научные изыскания: «Трудитесь: общее уважение и собственное внутреннее удовольствие наградят вас с избытком»[4].
Научные открытия приносили историографу огромную радость, с которой он делился в письмах друзьям: «Какую сделал я находку: “Волынскую летопись”, полную, доведенную до 1297 г., богатую подробностями, вовсе неизвестную! <…> Я не спал несколько ночей от радости»[5], – сообщал Карамзин А.И.Тургеневу в августе 1809 г. В своем следующем письме историограф, отвечая на заинтересованный вопрос А.И. Тургенева о летописи, признавался: «Эта находка спасла меня от стыда, но стоила мне шести месяцев работы. “Боги не дают, а продают живые удовольствия”, как говорили древние»[6]. С «почти слезной» просьбой Карамзин обращался к А.Ф. Малиновскому, чтобы ему срочно доставили «если не всю Беерову Московскую летопись, то хотя выписку из нее о временах Годунова и Лжедмитрия»[7]. Получив просимое, историограф со следующей почтой искренне благодарил друга и сообщал, что «обрадовался <…> как ребенок и три дня сижу за рукописью, читая и замечая, не жалея глаз, ибо письмо не четко, связно, крючковато»[8].
Без работы Карамзин не мог наслаждаться и минутами покоя: «без работы, хотя самой легкой, для меня нет отдыха»[9].
Когда великая княгиня Екатерина Павловна предложила Карамзину пост губернатора в Твери, должность чисто административную и далекую от науки и просвещения, Карамзин, поблагодарив за честь, отказался, отшутившись: «или буду худым губернатором, или худым историком»[10]. Учитывая милостивое расположение и дружбу к Карамзину великой княгини и ее супруга, генерал-губернатора Тверской, Ярославской и Новгородской губерний, историографу был бы обеспечен быстрый карьерный взлет. Он и сам понимал, что любой другой на его месте был бы восхищен открывавшимися служебными перспективами, но для Карамзина занятие любимым делом, научные изыскания оказались важнее. Не без гордости за свою «философическую умеренность» он сообщал И.И. Дмитриеву: «Не многие отказываются, от чего я отказался; но пока не объявлю тебе секрета»[11].
«Философическая умеренность» Карамзина распространялась не только на заманчивые должности, но и на получение чинов и наград за свой труд. «Правда, что истинно ученые презирают и хвалу, и брань невежд»[12], – изрек однажды Карамзин А.И. Тургеневу. В этом плане его можно считать предшественником лучшей части московских ученых и профессоров второй половины XIX в., которые, как показала в своем исследовании их социокультурного облика Н.Н.Никс, «были абсолютно равнодушны к официальным почестям и наградам и всегда о своих достижениях говорили очень скромно»[13]. Получив в июле 1810 г. орден Св. Владимира 3-й степени, Карамзин сообщал брату: «Милость доброго Государя мне любезна, хотя лета и печальная опытность прохладили во мне все чувства мирской суетности»[14]. Сердечно поблагодарив И.И. Дмитриева, по протекции которого он получил этот орден, Карамзин писал ему: «некогда сказал я тебе в шутку, что не буду носить никаких орденских знаков, если бы мне и дали их: теперь беру это слово назад. Памятники дружества священны»[15].
В начале 1816 г. в Петербурге Карамзин, ожидая решения царя о публикации «Истории», предпринял ряд публичных чтений отрывков из нее. По воспоминаниям А.С. Стурдзы, расточаемые ему похвалы историограф «принимал без услады и восторга, просто, с неподражаемой добродетелью»[16], а сам Карамзин в письме к жене писал: «Меня засыпают розами, но ими душат. Такого образа жизни не могу я долго вести…»[17].
Когда в 1821 г. бывший противник нового слога Карамзина адмирал А.С. Шишков вручил ему в торжественном собрании Российской Академии золотую медаль, и «лучшая российская публика по собственному внутреннему движению встала при громе рукоплесканий, противного академическому уставу, я был холоден: нужно ли объяснение? – сообщал историограф князю Вяземскому. – Неприятели и друзья! Вы не сделаете меня ни хуже, ни лучше – ни менее, ни более. Если это не смирение, то и не гордость, а любовь к независимости, которую люблю любить»[18].
В целом отношение Карамзина к чинам и наградам хорошо передает бытовая зарисовка А.С. Пушкина: «Однажды, отправляясь в Павловск и надевая свою ленту, он посмотрел на меня наискось и не мог удержаться от смеха. Я прыснул, и мы оба расхохотались…»[19].
Посвятив всю свою жизнь писательскому труду, Карамзин хорошо понимал ответственность авторов не только за содержание их текстов, но и за восприятие написанного будущими читателями: «Хорошие авторы! Думайте о следствиях того, что вы пишете!»[20] – обращался он к своим коллегам по цеху. Проблема моральной ответственности историка наиболее ярко встала перед самим Карамзиным при описании им в 1818 г. опричного террора. «Видно, [Карамзину] так же трудно описывать царствование Ивана Васильевича, как было современникам сносить его»[21], – острил по этому поводу Д.Н. Блудов. Еще сложнее было побороть внутренние колебания при сдаче тома в печать: «В самом деле, мне трудно решиться на издание 9-го тома: в нем ужасы, а цензурою моя совесть»[22], – признавался историограф И.И. Дмитриеву. Выход в свет в 1821 г. 9-го тома еще раз засвидетельствовал научную честность и профессиональную ответственность Карамзина – и справедливость пушкинской оценки его труда: «“История Государства Российского” есть не только произведение великого писателя, но и подвиг честного человека»[23].
Начиная свой творческий путь как поэт, писатель и журналист, Карамзин пытался донести до читателей мысль о высоком значении интеллектуального труда, обеспечивавшего бессмертие не только его автору, но и славу его Отечеству. Чеканно звучали слова Карамзина-журналиста, что автор «думает – желая дать цену своим упражнениям для самого себя – думает, говорю, что труд его не бесполезен для Отечества; что авторы помогают согражданам лучше мыслить и говорить; что все великие народы любили и любят таланты…»[24].
Прошло шестнадцать лет, и эту же мысль в еще более заостренной форме Карамзин-историк повторил в речи на торжественном собрании Российской академии в 1818 г. Вряд ли А.С. Шишков, по доброте душевной одобривший эту речь, понимал, как резко звучали слова государственного историографа, публично заявившего, что величие истории страны надо видеть не в военных победах и не в завоевании новых территорий, а в достижениях наук и искусств, которые единственные останутся в памяти благодарного потомства: «Для того ли образуются, для того ли возносятся Державы на земном шаре, чтобы единственно изумлять нас грозным колоссом силы и его звучным падением; чтоб одна, низвергая другую, чрез несколько веков обширною своею могилою служила вместо подножия новой Державе, которая в чреду свою падет неминуемо? Нет! И жизнь наша, и жизнь Империй должны содействовать раскрытию великих способностей души человеческой; здесь все для души, все для ума и чувства; все бессмертно в их успехах!»[25]. На протяжении всего своего творческого пути Карамзин как мог способствовал этой истинной славе своего Отечества и, подходя к концу жизни, спокойно и твердо писал: «Умею слушать и брань, и не боюсь потомства. Я заплатил почти весь свой долг России. На том свете сделаем расчет с нею»[26].
Автор: Т.А. Егерева
[1] Письма Карамзина к Алексею Федоровичу Малиновскому и письма Грибоедова к Степану Никитичу Бегичеву. М., 1860. С. 48.
[2] Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 408.
[3] Там же. С. 408.
[4] Цит. по: Письма Н.М. Карамзина к А.И. Тургеневу // Русская старина. 1899. Т. 98. № 4. С. 235.
[5] Там же. С.226.
[6] Там же. С.228.
[7] Письма Карамзина к Алексею Федоровичу Малиновскому и письма Грибоедова к Степану Никитичу Бегичеву. М., 1860. С. 62.
[8] Там же. С. 63.
[9] Там же. С.83.
[10]Сербинович К.С. Николай Михайлович Карамзин // Русская старина. 1874, № 10. С. 245.
[11] Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 139.
[12] Письма Н.М. Карамзина к А.И. Тургеневу // Русская старина. 1899. Т. 97. № 1. С. 230.
[13] Никс Н.Н. Московская профессура во второй половине XIX – начале XX века. Социокультурный аспект. М., 2008. С. 82.
[14] Переписка Н.М. Карамзина // Атеней. 1858. Ч.III. С. 477.
[15] Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 129.
[16] Афиани В.Ю., Козлов В.П. От замысла к изданию «Истории государства Российского» // Карамзин Н.М. История государства Российского в 12-ти томах. Т.I / Под ред. А.Н. Сахарова. М., 1989. С. 530.
[17] Цит. по: Сапченко Л.А. «Навеки твой, Н. Карамзин»: Неизданные письма Н.М. Карамзина к Е.А. Карамзиной // XVIII век. Сб. 28. М., СПб., 2015. С. 420.
[18] Письма Н.М. Карамзина к князю П.А. Вяземскому 1810-1826 (из Остафьевского архива). СПб., 1897. С. 108.
[19]Пушкин А.С. Карамзин // Пушкин А.С. Собр. соч. в шести томах. Т. VI. М., 1969. С. 385.
[20] О самоубийстве // Вестник Европы. 1802. № 19. С. 209.
[21] Цит. по: Эйдельман Н.Я. Последний летописец. М., 2004. С. 164.
[22] Письма Н.М. Карамзина к И.И. Дмитриеву. СПб., 1866. С. 270.
[23] Пушкин А.С. О народном воспитании // Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л.А. Сапченко. СПб., 2006. С. 156.
[24] Карамзин Н.М. Отчего в России мало авторских талантов? // Вестник Европы. 1802. № 14. С. 128.
[25] Речь, произнесенная Н.М. Карамзиным в торжественном собрании Императорской Российской Академии, 5 декабря 1818 года // Сын Отечества. 1819. № 1. С. 21.
[26] Письма Н.М. Карамзина 1806-1825 гг. // «Российский Архив (История Отечества в свидетельствах и документах XVIII – XX вв.)». Вып. II, III. М., 1992. С. 28.