Как известно, первым европейским философом, в дверь к которому постучался Карамзин, был «всесокрушающий Кант». Представим себе на миг эту сцену: молодой, в ту пору еще никому не известный 23-летний русский путешественник приезжает рано поутру 18 июня 1789 г. в город Кенигсберг и в тот же день без приглашения является в гости к жившему в этом городе великому немецкому мыслителю, основоположнику классической немецкой философии и одному из ключевых фигур в истории мировой философии – Иммануилу Канту (1724-1804).
При этом у Карамзина даже не было рекомендательных писем к Канту, которые могли бы облегчить их знакомство. «Смелость города берет!», – решил про себя Карамзин и заявил философу следующее: «Я русский дворянин, люблю великих мужей и желаю изъявить мое почтение Канту»[1].
Насколько такое поведение Карамзина было типичным или нетипичным для его эпохи? – Вот первый вопрос, который приходит на ум. Второй вопрос, в развитие первого – почему Карамзин явился к Канту домой, ведь он не мог не знать, что философ читает лекции в Кенигсбергском университете? Между прочим, список преподаваемых Кантом в разное время предметов поражает своей широтой: это антропология, мораль, логика, метафизика, естественное право, рациональное богословие, физическая география и даже такие специфические дисциплины, как … пиротехника и фортификация[2]. Каждый предмет Кант изучал досконально, например, слушая его лекции по физической географии, иностранцы были убеждены, что философ несколько лет прожил в том или ином городе, о которых он рассказывал, между тем как Кант ни разу в жизни не покидал окрестностей своего родного Кенигсберга[3]. На лекции философа всегда собиралось множество слушателей, которые, затаив дыхание, внимали его тихому голосу. Карамзин, кстати, тоже отметил, что «Кант говорит скоро, весьма тихо и невразумительно; и потому належало мне слушать его с напряжением всех нерв слуха»[4], – это происходило еще и оттого, что Кант использовал словарь и произношение местного диалекта[5]. В любом случае, Карамзин вполне мог бы отрекомендоваться Канту и выразить ему свое почтение и в стенах университета.
Однако Карамзин все-таки предпочел прийти к нему домой. Заметим, что так он поступил не только в случае с Кантом: Карамзин во время своего заграничного путешествия приходил в гости к Лафатеру, Гердеру, Бонне, Морицу и другим интеллектуалам, буквально напросился к не желавшему поначалу принимать его Виланду. С чем связано это упорное желание Карамзина познакомиться с интересными ему людьми именно в их домашней обстановке? Возможно, Карамзин полагал, что публичное пространство, будь то церковная или университетская кафедра, задавая определенные рамки поведения, по своей природе не может свидетельствовать об истинной натуре человека, которая ярче всего проявляется в неформальном общении. Недаром он говорил, что хочет узнать почитаемых им авторов не в роли профессора за кафедрой, а «как отца среди семейства, и как друга среди друзей»[6].
Вернемся теперь к первому вопросу: насколько типичным было такое поведение в конце XVIII века? Оказывается, в немецких землях это было довольно распространено. Уже упомянутый Виланд, без особого восторга принявший Карамзина и разговаривавший с ним в своем кабинете стоя (это был ясный намек собеседнику, что хозяин не намерен надолго задерживать его у себя), честно объяснил свою позицию: «Я не люблю новых знакомств, а особливо с такими людьми, которые мне ни по чему не известны <…> Ныне в Германии вошло в моду путешествовать и описывать путешествия. Многие переезжают из города в город и стараются говорить с известными людьми только для того, чтобы после все слышанное от них напечатать. Что сказано было между четырех глаз, то выдается в публику»[7]. Между прочим, Карамзин тоже был в некотором роде «охотником за знаменитостями», посещая тех писателей и философов, имена которых были у него на слуху[8]. Рассказывая о своих встречах с философами, в том числе с Кантом, Карамзин писал о себе в третьем лице: «Кант, Николаи, Рамлер, Мориц, Гердер его принимают с дружелюбием и сердечностью, его очаровавшей. Тогда ему казалось, что он перенесен во времена древности, когда философы отправлялись увидать себе подобных в страны самые отдаленные и находили везде хозяев гостеприимных и друзей искренних»[9]. Со стороны молодого Карамзина причисление себя к «философам», а перечисленных мыслителей – к числу «себе подобных» звучало неплохо.
Карамзин, естественно, намекал на хорошо известный его современникам сюжет из античной истории – путешествие юного скифа Анахарсиса в Грецию. Этот сюжет приобрел особую популярность в Европе в конце XVIII века благодаря роману аббата Ж.-Ж. Бартелеми «Путешествие молодого Анахарсиса по Греции». С ученым аббатом, использовавшим художественную литературу в целях широкого просветительства (его роман состоял из 7-ми томов и по охвату материала соперничал с иной энциклопедией), Карамзин лично познакомился в Париже весной 1790 года и не без успеха воспользовался тем же приемом в «Письмах русского путешественника», примеряя на себя роль любопытного скифа Анахарсиса в повествовании о своих европейских встречах и впечатлениях.
Кстати, эта литературная поза была свойственна не только Карамзину. Вспомним слова А.С. Пушкина о европейских путешествиях Н.Б. Юсупова в послании «К вельможе»:
…ты внимал
За чашей медленной афею иль деисту,
Как любопытный скиф афинскому софисту.
Век Просвещения, в новых условиях переосмыслявший античные сюжеты, очень любил также мысль о вненациональной республике философов, братстве людей науки и культуры, которые всюду найдут гостеприимный кров и доброжелательный прием[10]. Об этом писали Ф. Клопшток, Г. Лессинг, А. Рамзей, имя которого Карамзин носил в масонском кругу, и Х. Виланд в «Истории абдеритов». Возможно, отправляясь в гости к европейским интеллектуалам, Карамзин, одушевленный подобной идеей, рассчитывал именно на такой радушный прием.
Этот расчет был не безосновательным, ибо в немецких землях путешествие Карамзина было воспринято в рамках еще одной распространенной в век Просвещения культурной модели – как тур с образовательными целями, предполагавший обязательное посещение интеллектуальных знаменитостей[11]. В XVIII в. подобные туры были столь популярны, что в немецких университетах им специально обучали студентов и даже выпускали пособия с указанием адресов тех, кого надо посетить во время вояжа. Так что европейские философы, во всяком случае, в немецких землях, не были удивлены, когда к ним в гости приходил незнакомый русский путешественник. Кроме того, Карамзину повезло: он явился к Канту как раз в послеобеденное время, когда философ принимал гостей, обычно до 6 часов, а потом отправлялся на прогулку[12].
Кант оправдал ожидания Карамзина: несмотря на свою занятость в университете и ежедневный кропотливый труд по написанию философских трудов, он принял русского путешественника очень радушно. Причем в ходе работы над текстом «Писем русского путешественника» мера этого радушия в изложении Карамзина увеличивалась (во втором издании «Писем» 1797-1801 гг. было напечатано: «просил меня сесть», в издании 1820 г. – «тотчас попросил меня сесть»)[13]. Многие современники отмечали, что немецкий философ отличался добродушием, был лишен высокомерия, столь часто присущего гениям, и ко всем людям относился с заинтересованным уважением, независимо от их пола, возраста, звания и сословия: он чтил в них их человеческое достоинство[14]. Кроме того, очевидно, Кант был польщен, что неизвестный молодой русский оценил его философию, поскольку его сочинения многими оказались не поняты[15].
Продолжение следует
Т.А. Егерева
[1] Карамзин Н.М. Письма русского путешественника / Ред.: Ю.М.Лотман, Н.А.Марченко, Б.А.Успенский. Л.: Наука, 1984. С. 20. Здесь и далее ссылки даются на это издание.
[2] Гусев Д.А., Рябов П.В. Знаменитые философы. М.: АРХЭ, 2016. С. 291.
[3] Там же. С. 292.
[4] Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. С.21.
[5] Panofsky G. Karamzin, Kant, and Lavater – intersecting biographies // Слово. Ру: Балтийский акцент. 2016. № 4. С. 8.
[6] Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. С.74.
[7] Там же. С.74.
[8] Энеллис И. Беседа Николая Михайловича Карамзина с Иммануилом Кантом. Популярное изложение Иммануилом Кантом «Критики практического разума» // Кантовский сборник: Научный журнал. 2008. №1 (27). Калининград, 2008. С. 114.
[9] Карамзин Н.М. Письмо в «Зритель» о русской литературе // Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. С.452.
[10] Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987. С. 63.
[11]Кейтен А. «Немецкий писатель» Карамзин // Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2003/60/kok4.html (дата посещения: 05.11.2017г.).
[12] Panofsky G. Karamzin, Kant, and Lavater – intersecting biographies // Слово. Ру: Балтийский акцент. 2016. № 4. С. 9.
[13] Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. С. 20, 400.
[14] Гусев Д.А., Рябов П.В. Знаменитые философы. М.: АРХЭ, 2016. С. 290.
[15] Panofsky G. Karamzin, Kant, and Lavater – intersecting biographies // Слово. Ру: Балтийский акцент. 2016. № 4. С. 9.
