Князь Вяземский принял решение переждать эпидемию холеры в Остафьеве. Так поступали многие благоразумные дворяне: уже к двадцатым числам сентября 1830 года около 40 семейств уехали из Москвы. А.С.Пушкин из Болдина настоятельно просил невесту Н.Н.Гончарову не подвергать свою жизнь ненужной опасности и тоже выехать в деревню: «Но не правда ли, вы уехали из Москвы? Добровольно подвергать себя опасности заразы было бы непростительно. Я знаю, что всегда преувеличивают картину опустошений и число жертв; одна молодая женщина из Константинополя говорила мне когда-то, что от чумы умирает только простонародье – все это прекрасно, но все же порядочные люди тоже должны принимать меры предосторожности, так как именно это спасает их, а не их изящество и хороший тон. Итак, вы в деревне, в безопасности от холеры, не правда ли? Пришлите же мне ваш адрес и сведения о вашем здоровье». «Прекрасную» идею о том, что холера берет во внимание социальное положение человека и распространяется среди «нижних классов людей», так что дворянам нечего опасаться, повторял и А.Я.Булгаков. Он упорно отказывался признавать серьезность сложившегося положения и только отмахивался от разговоров о болезни: «О другом не слышим здесь, как о холере, так что, право, надоело». Между тем газета «Московские ведомости» с 27 сентября начала публиковать официальные данные о количестве заболевших и умерших от эпидемии. Обстановка была неспокойной. Князя Вяземского и после приезда в тихое Остафьево не покидала «лихорадка сомнений, тоска» вплоть до начала октября. А в усадьбе тем временем царствовала роскошная золотая осень. Не замечая человеческих страданий, природа в тот год была особенно прекрасной в своем величественном спокойствии и красоте:

Как осень хороша! как чисты небеса!
Как блещут и горят янтарные леса
В оттенках золотых, в багряных переливах!
Как солнце светится в волнах, на свежих нивах!
<…>
Но горе! тайный враг, незримый, неизбежный,
Средь празднества потряс хоругвию мятежной.
На ней начертано из букв кровавых: Мор.

Вяземский П.А. Осень 1830 года

Пожалуй, только во время эпидемий человек особенно остро переживает это мучительное несоответствие между жизнью природы, в спокойной невозмутимости идущей своими вечными ритмами, и своей собственной жизнью, столь краткой, хрупкой и уязвимой:

Творец зеленых нив и голубого свода!
Как верить тяжело, чтобы Твоя природа,
Чтобы тот светлый мир, который создал Ты,
Который Ты облек величьем красоты,
Могли быть смертному таинственно враждебны;
Чтоб воздух, наших сил питатель сей целебный,
Внезапно мог на нас предательски дохнуть
И язвой лютою проникнуть в нашу грудь;
Чтобы земля могла, в благом Твоем законе,
Заразой нас питать на материнском лоне!

Вяземский П.А. Осень 1830 года

Этому пронзительному стихотворению Вяземского суждено было стать началом замечательного творческого диалога, подарившего отечественной словесности несколько шедевров пейзажной лирики. В декабре 1830 года со стихотворением познакомился А.С.Пушкин, посетивший Остафьево уже при «последних издыханиях холеры». Чуть позднее он мастерски использовал найденный Вяземским цветовой ряд в изображении красок золотой осени в своей хрестоматийной «Осени» (1833 год):

Унылая пора! очей очарованье!
Приятна мне твоя прощальная краса —
Люблю я пышное природы увяданье,
В багрец и в золото одетые леса <…>

Пушкин А.С. Осень (Отрывок)

Конечно, творческая перекличка «Осени» Вяземского с «Осенью» Пушкина не исчерпывалась только игрой эпитетами. Куда важнее был подхваченный Пушкиным философский мотив последнего бурного празднества осени перед лицом надвигающейся гибели:

Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится. На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева.
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.

Пушкин А.С. Осень (Отрывок)

Вяземский, чутко воспринимавший творчество друга, не мог не заметить перекличек и спустя годы отозвался на мотивы пушкинской «Осени» в своем новом лирическом стихотворении, опубликованном в 1862 году в сборнике «В дороге и дома»:

И в осени своя есть прелесть. Блещет день.
Прозрачны небеса и воздух. Рощи сень
Роскошно залита и пурпуром и златом;
Как день перед своим торжественным закатом,
Пожаром чудным грань небес воспламеня,
На свой вечерний одр бросает ткань огня, —
Так в осень тёплую, в сей поздний вечер года,
Пред тем, чтоб опочить, усталая природа,
Лобзанием любви прощаяся с землёй,
Остаток благ дарит ей щедрою рукой.

Вяземский П.А. Осень (И в осени своя есть прелесть. Блещет день…)

Вторая часть этого стихотворения Вяземского полностью посвящена пушкинскому образу прекрасной девушки, больной чахоткой. И, наконец, завершением лирического диалога двух поэтов стала «Осень 1874 года (Гомбург. Октябрь)», написанная князем Вяземским на закате жизни, под тихий шелест опадающих листьев – прожитых лет:

Всё в ней мне нравится: и пестрота наряда,
И бархат, и парча, и золота струя,
И яхонт, и янтарь, и гроздья винограда,
Которыми она обвешала себя.
И тем дороже мне, чем ближе их утрата,
Ещё душистее цветы её венка,
И в светлом зареве прекрасного заката
Сил угасающих и нега и тоска.

Вяземский П.А. Осень 1874 года (Гомбург. Октябрь)

Так на склоне лет Вяземский завершил цикл своих осенних размышлений, начатых в Остафьеве в период холерного карантина 1830 года. Между тем затворничество в усадьбе оказалось на редкость продуктивным для князя-поэта. Какие еще темы волновали Вяземского в ту памятную осень? Как он откликнулся на приезд в охваченную холерой Москву императора Николая I? Что писал о людях, нарушающих карантин? Следите за нашими новостями – продолжение следует…

Автор: Т.А. Егерева