И вновь военный мундир, только теперь не морских войск, а сухопутных. Первое знакомство с театром боевых действий Даль описал так: «Мы взобрались на покинутую, старую батарею и глядели во все глаза. Два солдата, стоявшие ниже во рву, только что успели предостеречь нас, сказав, что на днях полковнику, стоявшему неподалеку от нашего места, оторвало ядром руку, как увидел я на обращенном к нам бастионе крепости дым и вместе с тем прямо на нас летящее ядро, или, как после оказалось, гранату, чиненку, которую могу сравнить по оставшемуся во мне впечатлению с черною луною». В народе говорят: «Легко про войну слушать, да страшно ее видеть».
Послужной список Даля свидетельствует, что он был «при осаде крепости Силистрии», «при разбитии армии Верховного визиря в сражении под Кулевчами», «при взятии трех редутов близ Шумлы», «при разбитии отряда фуражиров казаками», «при переходе войск 2-й армии чрез реку Камчик и чрез Балканы», «при взятии города Сливно» и «при занятии второстоличного города Адрианополя». За каждым сражением любой войны стоят тысячи убитых и раненых и самоотверженный труд военных докторов. Еще в Дерпте будущий академик Николай Пирогов отмечал способности Даля в профессии: «Находясь в Дерпте, он пристрастился к хирургии и, владея, между многими другими способностями, необыкновенной ловкостью в механических работах, скоро сделался и ловким оператором». Эта ловкость хирурга очень пригодилась на полях сражений и в переполненных госпиталях. Доктор Даль отличался не только ловкостью, но также точной наблюдательностью, внимательностью и неутомимостью. Так он описывает глазами доктора сражение под Кулевчами: «…видел тысячу, другую раненых, которыми покрылось поле и которым на первую ночь ложем служила мать-сырая земля, а кровом небо… толкался и сам между ранеными и полутрупами, резал, перевязывал, вынимал пули с хвостиками; мотался взад и вперед, поколе наконец совершенное изнеможение не распростерло меня, среди темной ночи, рядом со страдальцами». Сохранились рукописи статей Даля по хирургии — описание операций, произведенных им во время русско-турецкой войны и польской кампании: хирургического лечения ран, операций пластических и глазных.
Условия, в которых приходилось тогда работать военному доктору, были непростыми. О госпитале в Адрианополе свидетельствует сам Даль: «Здание было так велико, что в нем помещалось под конец десять тысяч больных. Но как они помещались и в каком положении находились — это другой вопрос… Несколько сот палат с кирпичными полами, без кроватей, разумеется, и без нар, и притом с красивенькими деревянными решетками вместо стеклянных окон. Дело походное, земля, в которой, при тогдашних обстоятельствах, и соломки-то почти нельзя было достать, а ноябрь пришел… Сперва принялась душить нас перемежающаяся лихорадка, за нею по пятам понеслись подручники ее — изнурительные болезни и водянки; не дождавшись еще и чумы, половина врачей вымерла; фельдшеров не стало вовсе, то есть при нескольких тысячах больных не было буквально ни одного; аптекарь один на весь госпиталь. Когда бы можно было накормить каждый день больных досыта горячим да подать им вволю воды напиться, то мы бы перекрестились. Между тем снежок порошил в окна и ветерок подувал». Перевозка раненых тоже было делом нелегким. Коллега Даля и военный товарищ доктор Зейдлиц вспоминал: «Нам пришлось-таки с ними помучиться на тамошних невозможных дорогах… Для закрытых экипажей, в которых можно было положить двоих больных, требовалось 4 лошади, кучер и форейтор. Открытые экипажи были вроде деревянных дрог, на которых помещалось человек восемь-десять здоровых, но поместить столько же раненых не представлялось возможности».
К высокому профессионализму врача добавлялась личная храбрость военного. Даль не только работал в стационарных и подвижных госпиталях, но и принимал непосредственное участие в боевых действиях. При взятии Сливно вместе с передовым отрядом казаков находился в самой гуще сражения и одним из первых ворвался в оставленный неприятелем город. Смирен и тих на постое, а велик буян в чистом поле. Даль рассказывает о взятии Сливно: «Вокруг нас все летело вверх дном… Пехота кинулась тушить пожар… Болгары мало-помалу начали выглядывать из домов своих, встретили нас хлебом и солью, выносили продажные съестные припасы и напитки, город снова ожил… Необузданная радость обуяла мирных жителей, которые от роду не видывали еще неприятеля, судили о нем по образу турецкого воинства, и увидели вместо того братский, крещеный народ, коего язык, созвучием своим с их родным языком, напоминал о родстве и братстве!.. Обоюдная дружба жителей и победителей утвердилась с первой взаимной встречи». В одном из городских двориков Даль обнаружил раненого болгарина, осмотрел и обмыл его раны — два сабельных удара по голове и по плечу — и перевязал их. Оказалось, болгары прятали раненого в сражении русского воина. Раненый солдат, страшась, что его спасение дорого обойдется жителям, просил выдать его туркам, «болгары, однакож, не хотели этого слышать», говорили, что брата своего не предадут, и, поскольку постоянно могли быть застигнуты врагом, передавали раненого «с рук на руки далее».
Несмотря на все тяготы военной жизни, Даль не прекращал собирать материал для будущего Толкового словаря. Трудно было найти более благодатную почву для этой работы – забирали мужиков в солдаты со всех губерний и областей. И, находясь среди них, Даль пожинал богатый урожай слов, пословиц, поговорок, загадок. Он вспоминал: «Бывало, на дневке где-нибудь соберешь вокруг себя солдат из разных мест, да и начнешь расспрашивать, как такой-то предмет в той губернии зовется, как в другой, в третьей; взглянешь в книжку, а там уж целая вереница областных речений». Например, слово «калуга» в Толковом словаре имеет не одно, а несколько значений, употребляемых в разных областях по-своему. Калуга: по-тверски и по-костромски — топь, болото; по-тульски — полуостров; по-архангельски — садок для рыбы; по-сибирски — вид осетра или белуги. «Книжечки» со временем выросли до такого объема, что, по словам самого автора записок, «стали угрожать требованием для себя отдельной подводы…». И, действительно, отдельный транспорт для багажа, в который входил и немалый объем собранной информации, у Даля в Балканском военном походе появился. Этим транспортом был верблюд. И малого того, однажды этот верблюд с драгоценной поклажей пропал. Даль вспоминал: «Живо припоминаю пропажу моего вьючного верблюда… в военной суматохе, перехода за два до Адрианополя: товарищ мой горевал по любимом кларнете своем, доставшемся, как мы полагали, туркам, а я осиротел с утратою своих записок: о чемоданах с одежей мы мало заботились. Беседа с солдатами всех местностей широкой Руси доставила мне обильные запасы для изучения языка, и все это погибло…». К счастью, пропажа нашлась. Казаки подхватили где-то верблюда и привели его в Адрианополь. Можно только представить, насколько трагичной была бы потеря записок для Даля, если он предает свое внутреннее состояние словом «осиротел». Впрочем, пока собирание народной мудрости было всего лишь увлечением, что называется «просто так», по зову души. Но, как говорится: «В поле Маланья не ради гулянья, а спинушку гнет для запаса вперед». Осознание призвания придет позже. Верное направление будет подсказано не кем иным, как Пушкиным: «Ваше собрание не простая идея, не увлечение. Это еще совершенно новое у нас дело. Вам можно позавидовать – у вас есть цель. Годами копить сокровища и вдруг открыть сундуки перед изумленными современниками и потомками!»
Однако до встречи с Пушкиным еще около трех лет. Тем временем русско-турецкая война 1828-1829 годов, в которой принимал участие доктор Даль, завершилась Адрианопольским миром, весьма выгодным для России. За ратные подвиги Даля наградили орденом святой Анны третьей степени. За то, что выжил, получил по окончании кампании «установленную на Георгиевской ленте медаль». Об этом событии Владимир Иванович отозвался иронично: «Узнал воевода, когда был Иваныч имянинник, да подарил ему на ленте полтинник. Служи-де, не робей, напередки будешь умней». Война закончилась, но мечтам о спокойной жизни не дано было сбыться. В ноябре 1830 года началось восстание в Польше. Весной 1831 года корпус, где служил доктор Даль, был отправлен в Польшу. События эти обернулись для Даля личной трагедией: «… Мне в тот день было не по себе, тоска какая-то напала… То было предчувствие. Одним из слышанных нами выстрелов был смертельно поражен любимый брат мой Лев…».
Во время польской кампании неожиданно нашел применение инженерный талант Даля. В корпусе генерала Ридигера не нашлось инженера, который взялся бы из подручных средств навести мост через широкую, полноводную Вислу и обеспечить переправу войск. Эту сложную задачу решил в короткий срок доктор Даль. Решил своеобычно: понтонов не было; он употребил бочки, плоты, лодки и паромы и навел необыкновенный мост. Генерал Ридигер отмечал в докладной «отличную прочность» моста — «так что артиллерия и тяжести без всякого опасения переходили оный в обыкновенном своем маршевом порядке». Мост, верно, был не только хорош, но и нов по конструкции — недаром в 1833 году в Петербурге вышла книжка «отставного флота лейтенанта и доктора медицины» В. Даля «Описание моста, наведенного на реке Висле для перехода отряда генерал-лейтенанта Ридигера», в том же году книжку перевели на французский и издали в Париже. Примечателен эпиграф, взятый Далем к брошюре: «Сегодня счастье, завтра счастье — помилуй бог! Надобно сколько-нибудь и ума. Суворов». Эта брошюра сохранилась в библиотеке А.С. Пушкина. Оригинальную конструкцию моста новоиспеченному инженеру Далю пришлось не только возвести, но и разрушить, что вновь подтвердило незаурядную его храбрость. Когда русские части уже закончили переправу, к мосту прорвался вдруг большой отряд повстанцев, конные уже «доскакали до середины моста» — и «в сию минуту Даль, находясь на мосту с несколькими рабочими… перерубил в мгновение ока несколько канатов якорных… и мост быстрым течением воды унесло». Под выстрелами Даль доплыл до берега и остался невредим. Судьба хранила его для чего-то большего… За разрушение моста Даль чуть было не подвергся наказанию, «высокие власти» заснули — мост был, пробудились — моста нет. Лишь впоследствии, когда император Николай I из донесения главнокомандующего Паскевича, основанного на рапорте генерала Ридигера, узнал о подвиге Даля, он наградил его Владимирским крестом с бантом. Событие с возведением моста было настолько значительным, что о нем доложили императору.
По окончании польской кампании, в марте 1832 года Даль был определен ординатором Санкт-Петербургского военного госпиталя. Совсем скоро состоится явление Казака Луганского, знакомство с Пушкиным, их совместное путешествие по окрестностям Оренбурга и те трагические события, которые на краткий миг сильно сблизят их, сблизят так, что Пушкин впервые за все время знакомства обратится к Далю на «ты»…
Продолжение следует…
Автор Ю.Е. Ковалева