Тема «Пушкин и Карамзин» интересна и многогранна. О ней писали такие замечательные филологи и историки, как Б.В.Томашевский, В.Э. Вацуро, Н.Я. Эйдельман, С.О. Шмидт, труды которых стали классикой отечественной гуманитарной науки. Это тот счастливый случай, когда исследователи достойны своих героев… Опираясь на их работы, позволим себе в канун Пушкинского дня напомнить некоторые любопытные сюжеты из царскосельских встреч Н.М. Карамзина и юного Пушкина-лицеиста.    

            С Карамзиным Пушкин познакомился еще ребенком, в Москве, в доме своих родителей. Как известно, его дядя, Василий Львович Пушкин, был известным московским поэтом, остроумцем, приятным собеседником и добрейшей души человеком. Отец, Сергей Львович, тоже был не чужд стихотворства. Так что в доме Пушкиных собирались и начинающие, и уже признанные литераторы, и среди них – Н.М. Карамзин. Однажды целый вечер пятилетний Пушкин сидел напротив Карамзина и с особым вниманием вслушивался в его беседу [1]. Его отец позже утверждал, будто ребенок уже тогда понимал, «что Карамзин – не то, что другие» [2].

Лицей в пушкинских черновиках

            Как известно, в 1811 году дядюшка Василий Львович привез двенадцатилетнего Пушкина в Царское Село: по совету друга семьи, А.И. Тургенева, родители решили отдать мальчика учиться в открывавшийся Лицей. На вступительных экзаменах Пушкин показал следующие успехи: «В грамматическом познании языков: российского – очень хорошо, французского – хорошо, немецкого – не учился; в арифметике – знает до тройного правила, в познании общих свойств тел – хорошо, в начальных основаниях географии – имеет сведения, в начальных основаниях истории – имеет сведения» [3].

            В феврале 1816 г. Карамзин тоже приехал в Петербург, чтобы представить императору Александру I написанные тома «Истории государства Российского» и получить разрешение на их печатание. В Лицее были уже наслышаны о приезде историографа в столицу: «Как же это ты пропустил случай видеть нашего Карамзина, бессмертного историографа отечества? – спрашивал лицеист Алексей Илличевский своего приятеля Павла Фусса, проживавшего в городе. – Стыдно, братец, – ты бы мог по крайней мере увидеть его хоть на улице…». Сам Илличевский вместе с другими лицеистами надеялся, что знаменитый историограф посетит их в Царском Селе: «Мы надеемся, однако ж, что он посетит наш лицей; и надежда наша основана не на пустом: он знает Пушкина и им весьма много интересуется; он знает также и Малиновского… Поспешай же, о день отрад! Правда ль? Говорят, будто Государь пожаловал ему вдруг чин статского советника, орден Св. Анны 1-го класса и 60 000 руб. для напечатания Истории. – Слава великодушному монарху! Горе зоилам гения!» [4]

           Карамзин исполнил ожидания лицеистов, нетерпеливых видеть «бессмертного историографа». 25 марта 1816 года он и вправду посетил Лицей, приехав туда в замечательной компании – вместе с В.А. Жуковским, П.А. Вяземским, А.И. Тургеневым, С.Л. и В.Л. Пушкиными [5]. Встреча длилась не более получаса – гости спешили в Москву. П.А. Вяземский не помнил «особенных тогда отношений Карамзина к Пушкину». А по словам Ивана Малиновского (он тоже был воспитанником Лицея и племянником начальника Московского архива иностранных дел Алексея Федоровича Малиновского, помогавшего Карамзину в подборе исторических документов), историограф сказал юному Пушкину: «Пари, как орел, но не останавливайся в полете».

           В это же время лицеисты, внимательно следившие за всеми периодическими изданиями, прочли объявление в журнале «Сын Отечества» (в номере 12 от 24 марта 1816 года), что Карамзин «кончил и совершенно изготовил к напечатанию 8 томов», в которых заключается История России от древнейших времен до кончины царицы Анастасии Романовны, супруги царя Ивана Васильевича Грозного, т.е. до 1560 года. [6]

          Весьма вероятно, что к этому периоду – когда издание «Истории» уже объявлено, но еще не вышло в свет, и в обществе ходили скептические толки и разговоры о том, может ли сентиментальный писатель сочинить серьезный исторический труд, – относится эпиграмма на Карамзина, обычно приписываемая Пушкина:

«Послушайте: я сказку вам начну
Про Игоря и про его жену,
Про Новгород и Царство Золотое,
А может быть про Грозного царя...»
– И, бабушка, затеяла пустое!
Докончи нам «Илью-богатыря».

           Некоторые полагают, что эпиграмма принадлежала А.С. Грибоедову, впрочем, как писал П.А. Вяземский, «В ней выдается почерк Пушкина, а не Грибоедова... При всем своем уважении и нежной преданности к Карамзину, Пушкин мог легко написать эту шалость; она, вероятно, заставила бы усмехнуться самого Карамзина. В лета бурной молодости Пушкин не раз бывал увлекаем то в одну, то в другую сторону разнородными потоками обстоятельств, соблазнов и влияний литературных и других» [7]. 

Кавалерский домик, предоставленный Н.М. Карамзину на Садовой улице

          Эта эпиграмма, если она и стала известна Карамзину, никак не изменила теплого отношения историографа к озорному лицеисту. Для наблюдения за печатанием «Истории» Карамзин с семейством переезжает из Москвы в Петербург, думал – на время, оказалось – навсегда. На лето ему был предоставлен кавалерский домик в Царском Селе, на Садовой улице, поблизости от Лицея (уютные «кавалерские» домики были построены при императрице Елизавете Петровне и назывались так потому, что предназначались для кавалеров, как именовали тогда придворных [8]). Лицеисты были чрезвычайно рады близкому соседству историографа: «Что лучше всего – это то, что мы будем иметь Карамзина, дом которого, находящийся в двух шагах от лицея, уже приготовляют» [9], – с удовольствием сообщал своей «любезной тетеньке» будущий канцлер Российской империи, а пока лицеист Александр Горчаков. Карамзин был тоже доволен домиком: «сад прелестный», «…уютно и все изрядно; только кабинет мой должен быть в особенном флигеле: зато у меня там две комнаты». Можно было вдоволь гулять пешком по Царскосельскому парку, размышлять о временах Екатерины Великой, в задумчивости глядя на памятники Чесмы и Кагула, ездить верхом и наслаждаться уединением.

Чесменская колонна в Царском Селе. Современный вид.

         Впрочем, уединение историографа нарушали заглядывавшие в нему в гости лицеисты, особенно часто приходил Пушкин. По наблюдению Горчакова, Пушкин «свободное время свое во все лето проводил у Карамзина». В мирный домик историографа юного Пушкина влек не только огромный интерес к работе мастера (по словам того же Горчакова, когда Пушкин был у Карамзина, ему даже стихи на ум не приходили), но и атмосфера тепла, любви и семейного уюта, которого он был лишен в детстве. Вместе с Пушкиным в гости к историографу приходил лицеист Сергей Ломоносов, интересовавшийся политикой и историей и собравший у себя библиотеку из 200-300 избранных книг (впоследствии, став дипломатом, он откроет русскому обществу мир Латинской Америки и расскажет о ее истории и народах, немало способствуя установлению культурных связей России с Бразилией [10]).

Кагульский обелиск в Царском Селе. Современный вид.

           2 июня 1816 года добродушный историограф сообщал в письме П.А. Вяземскому, что его посещают «поэт Пушкин и историк Ломоносов», которые «смешат своим простосердечием. Пушкин остроумен».

          Хотя Карамзин не любил никого принимать в то время, когда он работал над «Историей», но для юного Пушкина делал исключение. Пушкину часто доводилось наблюдать Карамзина за письменным столом, погруженным в размышления, с особым «длинным лицом» (которое Пушкин потом изобразил М.П. Погодину), отыскивающим удачную формулировку для своей мысли [11]. Со своим юным другом историограф делился размышлениями, читал ему вслух написанное. «Библия для христиан то же, что история для народа. Этой фразой (наоборот) начиналось прежде предисловие Ист.<ории> Карамзина. При мне он ее и переменил», – писал впоследствии Пушкин младшему брату Льву.

Литография К.Шульца по рис. И.Мейера. Вид на Лицей и Придворную церковь с Садовой улицы.

         Карамзин серьезно и уважительно относился к таланту молодого поэта: именно по его рекомендации Пушкину было предложено написать стихи на праздник в Павловске в честь бракосочетания принца Оранского и великой княжны Анны Павловны. Вначале стихи были поручены старому придворному поэту Ю.А. Нелединскому-Мелецкому, но он не справился с высочайшим заказом, Пушкин же быстро сочинил то, что нужно: «Довольно битвы мчался гром…», а пожалованные императрицей-матерью в благодарность за стихи золотые часы «нарочно» разбил о каблук [12]. Подобная дерзость не находила одобрения у Карамзина: он ценил дружбу царей, точнее, ценил в этой дружбе искренность и право быть чистосердечным. Светские же церемонии у него вызывали скепсис, и уж в этом-то Пушкин был с ним заодно: «Однажды, отправляясь в Павловск и надевая свою ленту, он посмотрел на меня наискось и не мог удержаться от смеха. Я прыснул, и мы оба расхохотались...».

         В доме у Карамзина лицеист Пушкин познакомился с молодым офицером П.Я. Чаадаевым, участником Отечественной войны 1812 года, прошедшим с боями от Москвы до Парижа:

Он вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской;
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
А здесь он – офицер гусарской.

          Лицеисты любили дружить и проказничать в компании с офицерами лейб-гвардии гусарского полка, расквартированного в Царском Селе. Но не только совместными проказами была ознаменована их дружба, но еще и вольнолюбивыми разговорами – «о предметах общественных, о зле существующего у нас порядка вещей и о возможности изменения, желаемого многими втайне», как вспоминал Иван Пущин, еще лицеистом вступивший в преддекабристскую организацию «Священная артель».

          Разговоры с молодыми офицерами, общение с Карамзиным, знакомство с фрагментами еще не напечатанной «Истории государства Российского» («некоторые из наших, читавшие из нее отрывки, в восхищении», свидетельствовал Горчаков) – все это лучше профессорских лекций расширяло кругозор лицеистов, погружало их в гущу политической и культурной жизни. В осеннем послании «К Жуковскому» 1816 года Пушкин-лицеист посвятил историографу благодарные и восторженные строки:

...Сокрытого в веках священный судия,

Страж верный прошлых лет, наперсник муз любимый,

И бледной зависти предмет неколебимый

Приветливым меня вниманьем ободрил…

 

           Как писал Н.Я. Эйдельман, весною 1817 года начался второй «карамзинский сезон» в Царском Селе. Лицеисты готовились к выпускным экзаменам, мечтали о взрослой жизни. 22 мая 1817 г. историограф вместе с князем П.А. Вяземским присутствовал на лицейском экзамене по всеобщей истории, который проходил «с особенным вниманием к трем последним векам». 26 мая, в день рождения Пушкина (по старому стилю), был еще один экзамен – отечественная география и статистика. Юного поэта навестили Н.М. Карамзин, П.А. Вяземский, П.Я. Чаадаев и гусарский поручик Я.В. Сабуров [13].

           П.А. Вяземский в начале лета писал жене о лицеистах, в том числе о Пушкине: «порох и ветер, забавен и ветрен до крайности, Николай Михайлович бранит его с утра до вечера». Да уж, Пушкина было за что бранить: он вдруг написал любовную записку супруге историографа, Екатерине Андреевне, вдвое старшей его по возрасту. Согласно П.И. Бартеневу, «Екатерина Андреевна, разумеется, показала ее мужу. Оба расхохотались и, призвавши Пушкина, стали делать ему серьезные наставления. Все это было так смешно и дало Пушкину такой удобный случай ближе узнать Карамзиных, что с тех пор он их полюбил, и они сблизились». Как заметил Н.Я. Эйдельман, историографу надо было обладать большим тактом и знанием юношеской души, чтобы не обидеть импульсивного Пушкина строгим внушением, но при этом и призвать к порядку. А к Екатерине Андреевне поэт действительно испытывал особые чувства, недаром, раненный на дуэли с Дантесом, он попросил, чтобы она приехала и перекрестила его перед смертью.

          М.П. Погодин приводил слух, вряд ли вполне достоверный, но зато хорошо передающий характер Карамзина: будто бы историограф замолвил доброе слово за Пушкина при выпуске поэта из Лицея: «По окончании курса лицейское начальство, сердитое на Пушкина (он писал на всех эпиграммы и досаждал насмешками), присудило ему последний класс, 14-й. Карамзин вступился перед директором, говоря: как же вы хотите выпустить его последним, если сам Бог отличил его дарованиями, всем известными, – и Пушкин получил десятый класс» [14]. Получив чин коллежского секретаря (X класс по «табели о рангах»), Пушкин многие годы будет подписывать официальные бумаги «10-го класса Пушкин».

         Светлая память о счастливых часах, проведенных у Карамзиных, будет неразрывна с пушкинскими воспоминаниями о лицейских годах. Несмотря на период охлаждения (с осени 1818 и до весны 1820 года), связанный с политическими спорами Карамзина и примыкавшего к «молодым якобинцам» Пушкина, с годами поэт все более проникался уважением к памяти историографа и к его труду: «чистая, высокая слава Карамзина принадлежит России, и ни один писатель с истинным талантом, ни один истинно ученый человек, даже из бывших ему противниками, не отказал ему дани уважения глубокого и благодарности» [15].

 

Автор: Т.А. Егерева

Примечания:

[1] Шмидт С.О. Московское детство Пушкина // Шмидт С.О. История Москвы и проблемы москвоведения: в 2 кн. - Кн. 1. М., 2013. С. 173.

[2] Эйдельман Н.Я. Прекрасен наш союз… / Натан Эйдельман. М., 2006. С. 22.

[3] Там же. С. 30.

[4] Письма лицеиста Илличевского к Фуссу // Грот Я.К. Пушкин. Его лицейские товарищи и наставники. М., 2015. С. 86-87.

[5] Эйдельман Н.Я. Пушкин: Из биографии и творчества. 1826 – 1837. М., 1987. С. 182.

[6] Хроника петербургского периода жизни и творчества Н.М. Карамзина. Ч.1. 1816-1820 / сост. Л.А. Сапченко, Т.Ф. Селезнева. Ульяновск, 2016. С. 22-23.

[7] Цит. по: Томашевский Б.В. Эпиграммы Пушкина на Карамзина // Пушкин: Исследования и материалы / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). М.; Л., 1956. Т. 1. С. 215.

[8] Галкина Т. Карамзин и Царское Село // Электронный доступ: http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/12205.php

[9] Цит. по: Хроника петербургского периода жизни и творчества Н.М. Карамзина. Ч.1. 1816-1820 / сост. Л.А. Сапченко, Т.Ф. Селезнева. Ульяновск, 2016. С. 26.

[10] «Пушкинский» выпуск Императорского Лицея: «Тесней наш верный круг составим…». СПб., 2016. С. 135-136.

[11] Эйдельман Н.Я. Пушкин: Из биографии и творчества. 1826 – 1837. М., 1987. С. 183; Хроника петербургского периода жизни и творчества Н.М. Карамзина. Ч.1. 1816-1820 / сост. Л.А. Сапченко, Т.Ф. Селезнева. Ульяновск, 2016. С. 28.

[12] Эйдельман Н.Я. Пушкин: Из биографии и творчества. 1826 – 1837. М., 1987. С. 184.

[13] Эйдельман Н.Я. Прекрасен наш союз… / Натан Эйдельман. М., 2006. С. 157.

[14] Хроника петербургского периода жизни и творчества Н.М. Карамзина. Ч.1. 1816-1820 / сост. Л.А. Сапченко, Т.Ф. Селезнева. Ульяновск, 2016. С. 65.

[15] Карамзин: pro et contra / Сост., вступ. ст. Л.А. Сапченко. СПб., 2006. С. 291.