Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.

А.С. Пушкин. Пир во время чумы

Как далеко мы ушли от наших предков и одновременно как похожи на них в своих проблемах, горестях и тревогах. Иногда, чтобы успокоиться и найти пищу для размышления, стоит взглянуть на проблему историческим взглядом: вспомнить, как раньше люди переживали эпидемии болезней, причем намного более страшных, чем нынешние. Как они пытались защититься от заразы? Какими лекарствами запасались? Уезжали ли из города, надеясь переждать в деревне неспокойное время? Верили ли слухам и дурным новостям? А может быть, обретали новые душевные силы и начинали творить? Об этом нам может рассказать один год из истории усадьбы Остафьево – год 1830-й, когда на Россию надвинулась эпидемия одного из самых страшных и смертоносных инфекционных заболеваний XIX века – эпидемия холеры. 

Болезнь возникла в Индии из-за климатических сбоев, а оттуда проникла в Евразию. Первые признаки холеры были зафиксированы в России во второй половине 1829 г. на Южном Урале, после чего болезнь неожиданно отступила, чтобы летом 1830 года с еще большим размахом вернуться вновь.

28 августа министр внутренних дел граф Арсений Закревский доложил императору Николаю I, что холера вторглась в Центральную Россию. Болезнь неудержимо двигалась вверх по Волге: от Астрахани к Царицыну, потом к Саратову, Казани и Нижнему Новгороду. В Москве, по свидетельству А.Я.Булгакова, исправно пересказывавшего брату все городские сплетни, «ужасы рассказывают про холеру. Точно, что в Саратове уже умирают по пятьдесят человек в день». Впрочем, сам А.Я.Булгаков панике не поддавался: «Я чаю, увеличено, но все ожидают спасительных мер от Закревского; эта доверенность лестна для него». 

Меж тем холера продолжала свое гибельное шествие. В Нижнем Новгороде из-за нее оказалась сорванной знаменитая ежегодная Макарьевская ярмарка: «Бедная ярманка! Она бежала, как пойманная воровка, разбросав половину своих товаров, не успев пересчитать свои барыши!» – писал А.С. Пушкин.

Против эпидемии пытались использовать средства, известные еще с XVII века – карантины на дорогах. При первых известиях об эпидемии на русских границах и больших дорогах выставлялись карантинные заставы, где всех проезжающих задерживали, а их вещи окуривали дымом можжевельника, письма же либо переписывали, либо смачивали в уксусе. К карантинным мерам прибегли и в 1830 году. 

П.А.Вяземский вспоминал, что с сентября приближающаяся холера стала главным предметом разговоров в Москве. Горожане бросились раскупать чеснок – он подорожал на 6 рублей, в аристократическом Английском клубе всё было приготовлено на чесноке, а лучшим подарком стал «горшок чесночной мази». Общая обстановка в городе была тревожной, а настроение князя – крайне пессимистичным, что и неудивительно: «Уже говорили, что холера подвигается, что она во Владимире, что учреждается карантин в Коломне. Я был убежден, что она дойдет до Москвы. Зараза слишком расползлась из Астрахани, Саратова, Нижнего, чтобы не проникнуть всюду, куда ей дорога будет».

Москвичи разделились на три класса: «бесстрашные, объятые ужасом и равнодушные», причем за вторыми наблюдать было интереснее всего: они клали по углам комнат дёготь, приглашали священников на дом петь молебны, заставляли своих крепостных мужиков в помещении беспрерывно жечь можжевельник, а во дворе – навоз, и, естественно, самоизолировались. Не терявший присутствия духа приятель П.А.Вяземского, уже упомянутый А.Я.Булгаков, хотел было зайти к своей соседке, княгине Хилковой: всё заперто, на дворе ужасный дым, никто не откликается, насилу он достучался до одного из мужиков: 

– Помилуй, что это вы заперлись? 
– Да вот, батюшка, княгиня третий день изволила запереться, ни к себе не пускает, ни из дому никому не велит выходить, провизию всю извели, есть нечего ни барыне, ни нам; не знаем, что делать.
– Да что за причина?
– Да вот, батюшка, бояться изволит калиоры, чумы!

В такой обстановке трудно было сохранять самообладание. Обеспокоенный князь Вяземский с жадностью ловил все неутешительные новости о распространении эпидемии. 19 сентября он поехал к своему приятелю, Николаю Муханову, чтобы узнать о действиях холеры и о планах властей – как защищаться от эпидемии, если она вдруг обнаружится в городе. Оказалось, что холера уже в Москве, что в тот же день от заразы умер студент и несколько человек в полиции. Всех учащихся университета и гимназии обкурили можжевельником и распустили по домам, вокруг города выставили кордоны. Хотя князь Вяземский морально и готовился к худшему, эта новость буквально ошеломила его: «Меня всего стеснило, и ноги подкосились».

Состояние князя можно понять: «Отсутствие жены, поехавшей к матушке, неизвестность, что благоразумнее: перевезти детей в Москву или оставаться в деревне, волновали и терзали меня невыносимо». Петру Андреевичу одному приходилось принимать решение за всю семью, а он и в куда менее ответственные моменты предпочитал советоваться с женой, княгиней Верой Федоровной, которая своим неунывающим нравом вселяла в него оптимизм. По размышлении князь пришел к выводу, что в Остафьеве переждать эпидемию будет все-таки безопаснее, чем в густонаселенной Москве: «Наконец решился я на Остафьево: запасся пиявками, хлором, лекарствами, фельдшером и приехал вечером в деревню».

Что случилось в Остафьеве дальше? Как князь Вяземский организовал жизнь в усадьбе в условиях карантина? Следите за нашими новостями – продолжение следует…

Автор: Т.А.Егерева